На практике встречаются случаи, когда должник в целях сохранения контроля в отношении приобретаемого актива, прекращающегося при обращении взыскания на такой актив по долгам перед кредиторами, приобретает названный контроль не путем получения права собственности, а посредством формирования обязательственной связи между должником и будущим собственником той или иной вещи, одновременно предоставляя такому будущему собственнику средства на приобретение соответствующего актива.
С обывательской точки зрения в таких случаях говорят о «держании активов», «номинальных собственниках», «подставных лицах», наконец, о «мнимых собственниках», используют словосочетания «записать собственность на такое-то лицо». В таких конфигурациях подставным называют будущего собственника, а реальным – того самого должника по будущим обязательствам.
Предварительно заметим, что эти ситуации несколько отличаются от случаев, когда должник по обязательствам, будучи собственником, отчуждает соответствующий актив третьему лицу и реализует свои интересы в отношении своей вещи посредством все той же обязательственной связи с приобретателем. В подобных ситуациях сделке отчуждения все же предшествует право собственности, что предполагает перенос внимания на саму сделку отчуждения.
Описанная же выше ситуация в принципе лишена той стадии, когда должник был собственником соответствующей вещи, что в практике породило вопрос о способах защиты лиц, против которых соответствующий способ приобретения контроля был направлен. Речь идет о кредиторах должника, которые согласно поверхностному подходу лишаются возможности обратить взыскание на соответствующую вещь для целей удовлетворения обязательства перед ними.
Заметим также, что в подобных ситуациях страдают интересы именно существующих к моменту приобретения кредиторов, так как против них средства, находящиеся в массе должника, направляются на приобретение вещи третьему лицу. В таких условиях кредиторы сталкиваются с положением, при котором из массы должника вышли средства на приобретение вещи, а сама вещь в массу должника не попала.
Что касается будущих кредиторов, то они вступают в отношение с должником, имеющим конкретный объем массы на момент образования требования, а потому несут риск ее недостаточности как и все другие кредиторы; в этом и состоит суть необеспеченного долга и самого понятия «кредитор».
Итак, на практике возник вопрос о способах защиты интересов кредиторов, требования перед которыми оказались неисполненными в связи с выводом средств на приобретение вещи третьему лицу, связанному с должником обязательственным отношением по предоставлению должнику возможности владеть и пользоваться соответствующей вещью, а при необходимости – потребовать отчуждения вещи и передачи должнику по обязательству вырученный за отчуждение эквивалент.
Определенный этап дискуссии в отношении указанных способов защиты был вызван Определением Верховного Суда Российской Федерации от 15.11.2021 № 307-ЭС19-23103(2). В данном деле ВС РФ пришел к выводу, что финансовый управляющий вправе ходатайствовать об истребовании сведений из регистрирующего органа о наличии недвижимого имущества у третьих лиц, если доказано, что соответствующее третье лицо является мнимым собственником, а должник — действительным собственником. Как указал ВС РФ, мнимым собственником является лицо, на которое должником оформлено имущество для вида. При этом для того, чтобы ходатайство об истребовании указанных выше сведений в отношении имущества ребенка оказалось допустимым достаточно минимальных сомнений в фиктивном оформлении права собственности на ребенка должника.
Надо признать, что соответствующие категории использовались в практике Верховного Суда Российской Федерации и до 15.11.2021. Так, в Определении ВС РФ от 23.07.2018 № 305-ЭС18-3009 ВС РФ в рамках спора об установлении требования в деле о банкротстве заемщика признал возможными возражения о номинальном характере собственности займодавца на вещь, при котором реальным собственником вещи был заемщик.
Используются такие категории и после Определения от 15.11.2021 № 307-ЭС19-23103(2). Так, согласно правовой позиции, выраженной в Определении ВС РФ от 09.02.2023 № 302-ЭС20-4222 (17,18) применительно к оспариванию сделок, в случае последовательного отчуждения имущества должника первому и далее второму приобретателю, в подтверждение довода о притворности самостоятельности указанных сделок и прикрытия ими сделки отчуждения конечному приобретателю, необходимо доказать, что первый приобретатель был подставным лицом: в сделке он участвовал номинально (т.е. без реальной заинтересованности стать собственником имущества) и действовал в интересах последнего приобретателя, либо последний приобретатель знал (должен был знать) о номинальном статусе первого приобретателя.
Как представляется, признание собственника «мнимым», «номинальным», «подставным» является не более чем фигурой речи, собирательным образом для всех подобных ситуаций и не означает некий новый способ защиты права.
Прежде всего, право собственности по своей сущности есть абсолютное право, опосредующее присвоение конкретным лицом (субъектом права) той или иной вещи: это право, следовательно, обращено ко всем и каждому помимо субъекта права собственности и означает, что вещь присвоена субъектом права. В этой связи приобретение «держателем» вещи на себя и есть то самое присвоение, так как именно в акте приобретения есть сообщение о присвоении. Теперь неопределенный круг лиц обязан воздерживаться от нарушения права собственности приобретателя, а не кого-либо еще (бенефициара).
Объявление кого-либо «мнимым» собственником именно в юридическом смысле (а не в качестве фигуры речи) не учитывает и природу мнимости (симуляции): симулировать можно волеизъявление, создающее обязательственное отношение, но невозможно симулировать присвоение: последнее начинается и заканчивается в момент объявления о приобретении. Кроме того, симуляция предполагает участие в ней всех затрагиваемых лиц, но собственность (присвоение) есть абсолютное право и в принципе не предполагает возможность симуляции со стороны неопределенного круга лиц. Наконец, последствием симуляции является лишение симулированного волеизъявления юридического эффекта (п. 1 ст. 167 ГК РФ), что не может затрагивать неопределенный круг лиц, не участвующих в волеизъявлении.
С точки зрения эффективности правового регулирования следует констатировать, что признание в качестве допустимого такого способа защиты права как признание того или иного собственника мнимым на практике породит значительное число проблем в связи с неприспособленностью названной категории к абсолютным правам.
Так, например, возникнут вопросы:
— о действительности сделок, совершенных «мнимыми» собственниками,
— о субъектах публично-правовых обязательств в связи с владением вещью по основанию собственности (поимущественные налоги);
— о возможности обращения взыскания на соответствующую вещь по обязательствам перед кредиторами «мнимых» собственников;
— о наследовании таких вещей и др.
Признание собственника «мнимым», помимо прочего, лишает правовых гарантий широкий круг лиц, так или иначе связанных со сложившимся фактическим отношением: приобретателей вещей у «мнимых» собственников, кредиторов таких собственников, их иждивенцев, супругов и т.п.
Как представляется, необходимость в создании новой сущности в данном случае в принципе отсутствует, так как имеются традиционные (догматически признанные) способы защиты в указанных ситуациях. Такие способы защиты в отличие от вновь возникшей сущности предоставляют правовые гарантии всем вовлеченным лицам (в качестве привлечения в качестве ответчиков, третьих лиц, предоставления реституционных или регрессных требований и др.), что отвечает сущности права, так как направлено к достижению баланса интересов и позволяет пресечь однобокий прокредиторский подход (и то, только в отношении кредиторов конкретного должника, а не кредиторов «мнимого» собственника).
В частности, сама по себе трата денежных средств или иных активов в целях приобретения вещи третьему лицу есть не что иное как вывод активов из конкурсной массы: такой вывод активов может быть пресечен путем оспаривания сделки между «реальным» и «мнимым» собственником. По сути, речь идет о договоре, в силу которого должник предоставляет денежные средства «мнимому» собственнику, а тот обязуется предоставлять возможность извлекать полезные свойства из вещи должнику (условно «договор о держании»). Так как такое положение означает меньшую защищенность должника по сравнению с приобретением права собственности (она вызвана риском неисполнения договора «мнимым» собственником), то очевидно, что предоставления сторон не являются эквивалентными (за цену собственности должник получает меньшую по стоимости услугу). При наличии умысла на такую неэквивалентность речь идет о т.н. фраудаторной сделке (п. 2 ст. 61.2 Закона о банкротстве).
Следовательно, будут иметься основания для признания сделки недействительной и применении последствий ее недействительности: взыскания с «мнимого» собственника предоставленных должником средств на приобретение вещи. Далее – в зависимости от обстоятельств – обращение взыскания на имущество «мнимого» собственника, включая ту самую вещь в целях исполнения реституционного требования.
Альтернативным способом защиты видится квалификация договора о держании в качестве допущенного злоупотребления правом, так как использование правовых средств с целью уклонения от обращения взыскания по обязательствам должника противоречит их назначению. В силу п. 2 ст. 10 ГК РФ последствием злоупотребления правом является отказ в защите права: в данном случае речь может идти об отказе в признании эффективным возражения «мнимого» собственника о том, что спорное имущество принадлежит ему. В целом использование подставных лиц уже в Древнем Риме рассматривалось в качестве недобросовестного поведения[1]. Согласно Ульпиану коварство двуличных и злоумышленных людей не должно приносить им пользы, а простота тех, кому такие люди вредят лукавством, не должна им вредить[2]. Учитывая, что последствием установления недобросовестности должно являться устранение выгод от такой недобросовестности, имущество, записанное на «мнимого» собственника, может включаться в конкурсную массу должника именно по мотиву отказа в защите в части ссылки на принадлежность вещи. Здесь мы опускаем вопрос о соотношении п. 2 ст. 61.2 Закона о банкротстве и п. 2 ст. 10 ГК РФ, признавая, что при допустимости обоих способов защиты предпочтение необходимо отдавать оспариванию сделки (lex specialis derogate generalis).
Определенные возможности предоставляет и сам Закон о банкротстве, речь идет о п. 11 ст. 142, согласно которому кредиторы, требования которых не были удовлетворены в полном объеме в ходе конкурсного производства, имеют право требовать обращения взыскания на имущество должника, незаконно полученное третьими лицами, в размере требований, оставшихся не погашенными в деле о банкротстве. В случае отсутствия указанного имущества или по заявлению третьего лица суд вправе удовлетворить требования данных кредиторов путем взыскания соответствующей суммы без обращения взыскания на имущество должника.
Наконец, нет никаких препятствий к тому, чтобы при наличии к тому оснований привлечь «мнимого» собственника к субсидиарной ответственности, если трата средств на приобретение вещей такому собственнику привела к банкротству должника.
De lege ferenda можно также вспомнить о возможности банкротства группы лиц на условиях материальной консолидации и при таком смешении имущества допустить объединение масс.
С учетом изложенного видится целесообразным уточнить складывающуюся судебную практику, ориентируя суды на недопустимость изъятия вещей третьих лиц только по мотиву объявления их «мнимыми» собственниками и необходимость применения предусмотренных способов защиты для случаев заключения «договоров о держании» (оспаривание сделок, отказ в защите права по мотиву злоупотребления, субсидиарная ответственность). В частности, целесообразно указать на недопустимость применения положений ст. 170 ГК РФ, рассчитанной только на лишение юридического эффекта волеизъявления (сделки) (п. 1 ст. 167 ГК РФ), к субъективному праву собственности.
[1] См.: Дигесты Юстиниана / пер. с лат. Т. VII. Полутом 2. М., 2005. С. 415; Т. IV. М., 2004. С. 653.
[2] Д.1.4.3.1.
